Warning: прирождённого (г)ангстера флаффом не испортишь
собственно, рассказка
Не в том беда, что мне нельзя назад -
А в том беда, что песня не допета...
(с) Лора, ФЗ
А в том беда, что песня не допета...
(с) Лора, ФЗ
Её силуэт на портрете – белый, летящий, стремительный.
Овеществлённая боль, заключенная в глянцевый прямоугольник.
Снимок был сделан в Петергофе, в июльский полуденный зной, среди зелени листьев, брызг воды вперемешку с солнечным светом, шума фонтанов и вспышек фотоаппаратов праздных туристов. Тогда она надела это платье прямо поверх футболки и джинсов, спрятала под шляпку непослушные волосы, выгоревшие на солнце, и в один миг из девчонки-сорванца превратилась в кисейную барышню давно минувших дней, а он смотрел на неё и не мог наглядеться.
И он безропотно ходил за ней по пятам и фотографировал, следя, чтобы из-под платья не было видно кроссовок.
Фотографировали всё: статуи и фонтаны, причудливое сплетение ветвей на фоне глубокого неба, нахальных воробьёв, скачущих по гравию у их ног, склевывая крошки багета.
Потом она придирчиво рассматривала полученные снимки, распихивала их по альбомам, ворчала что-то о скверно выбранном ракурсе, а он сидел и рассматривал этот снимок – чуть-чуть смазанный, чуть-чуть засвеченный. Но отчего-то невыразимо прекрасный.
Тогда фотография сгинула в недрах альбомов, и он ней позабыл.
А потом нашёл. Вернее, она нашлась. Вещи, которые нам дороги, на самом деле никогда не теряются. Просто они сами знают, когда им нужно найтись.
Он повесил снимок на стену и вот уже без малого восемь лет смотрит на него каждый день. И даже с ним разговаривает.
Портрет не меняется. И силуэт девушки в белом платье всё так же гибок и юн.
Хотя иногда ему кажется, что снимок теряет чёткость, и изображение расплывается потихоньку блеклым импрессионистическим пятном.
А может, это просто её окружает свечение.
Сухо щёлкает зажигалка, на кончике сигареты вспыхивает голубой огонёк, и колечки дыма рассеиваются в предвечерних сумерках. За окном мелко шуршит дождь по листьям, и ветер роняет перезрелые ягоды с кустов шиповника.
Которая уже осень...
Холодно.
На столе лежат книги в растрёпанных обложках, что-то бормочет радио, и над керамической кружкой поднимается смородиновый пар.
Шотландский плед на диване. Мягкий свет торшера.
Толстый ковёр приглушает звук шагов.
Кажется, это всё называется коротким словом "уют".
Недостаёт только самой малости.
Она вязала что-то бесконечное, полосатое, похожее на шарф, и спицы позвякивали мерно и ровно, будто отбивая ритм какого-то замысловатого танца.
Каких цветов был её шарф? Он не запомнил. Не заметил.
Снова щёлкает зажигалка. Но на этот раз сигарета не доносится до рта и яростно сминается в пепельнице.
Не вернуть. Силуэт на портрете всё менее чёткий, как будто тает с течением времени.
С течением времени... Шутка?
Хотя... почему шутка, время же бесконечно.
А бесконечность – это просто затянутая перемычка меж колбами песочных часов да разошедшиеся в пустоту стены.
Не вернуть.
И обратно уже не вернуться.
***
За окном шуршит по листьям осенний дождь. Она прижимается к холодному стеклу лбом и закрывает глаза.
Вот уже четыре года как его нет.